Сегодня стартует неделька Гинтамы, на которую я наваяла контента. Он объединён в один кроссоверный цикл, не дававший мне покоя очень давно. Вначале это была идея нескольких рисунков с подписями к ним, но потом что-то пошло не так, и подписи разрослись до фанфиков.
Поэтому ближайшую неделю тут будут чередоваться тексты и рисунки
Глубокий поклон и благодарность моей бете!
Название: Республика ШКОПС. Осень.
Бета: Rhaina
Персонажи: Саката Гинтоки (Янкель), Йошида Шоё (Викниксор)
Тип: джен
Рейтинг: G
Жанр: кроссовер
Размер: мини, 1431 слово
Примечания: Кроссовер с книгой Л. Пантелеева и Г. Белых «Республика ШКИД» и одноимённым фильмом. Гинтоки как Янкелю, 14 лет.
Саммари: Первая часть цикла. 1919 год, в осаждённом Петрограде голод, растёт число беспризорников. Один из них, Саката Гинтоки, выживает за счёт мародёрства.
Предупреждения: -
В бинго: Работа №3
читать дальше
Гинтоки казалось, что солнце садится целую вечность. Вытянув шею, он смотрел то на Пулковские высоты, где под кронами деревьев располагалась артиллерия белых, то в сторону Петрограда, где в наспех вырытых окопах приходили в себя после вчерашнего боя красные, и ждал, когда на поле опустятся сумерки. Выходить из укрытия раньше было опасно: при свете дня обе стороны могли открыть огонь. Медлить тоже не годилось: в кромешной темноте обшаривать трупы было почти бессмысленно, не говоря уже о том, что ближе к ночи осенний холод превращался в мороз. Голод торопил Гинтоки — живот даже не урчал, казалось, что он уже намертво прилип к спине. Но осторожность и до сих пор саднящая царапина от пули, полученной из-за торопливости, заставляли ждать. Руки замёрзли так, что ссадины на пальцах уже не болели. Гинтоки посмотрел на свои ладони и вспомнил, как бежал из Лавры.
Многие годы Александро-Невская Лавра кишела черными монашескими скуфьями и клобуками, но Гинтоки попал туда к тому времени, когда указом народного комиссариата тихие кельи превратились в общие и одиночные камеры для несовершеннолетних преступников. Это была последняя ступень исправительной системы, отсюда вели только две дороги: либо в тюрьму, либо назад в детдом. Попасть в Лавру считалось самой большой неприятностью, какая могла ожидать юного правонарушителя.
Гинтоки, оказавшись в Лавре, три месяца скитался по камерам, наблюдая, как его товарищи по заключению дуются самодельными картами в «буру», слушал рассказы бывалых, перестукивался с соседями, после чего принял решение бежать. Несколько вечеров подряд он ковырял старую кладку оконного проёма, пока тёмной осенней ночью не выломал наконец прутья решетки и не спустился на полотенцах вниз.
Стараясь бесшумно миновать кладбище, он аккуратно обходил могилы, на всякий случай пригибаясь, но, добравшись до моста через Монастырку, не выдержал и припустил бегом. Легко запрыгнув на каменную ограду, он невольно чертыхнулся: по верху шла колючая проволока, не заметная в темноте снизу.
Глядя сейчас на исцарапанные ладони, Гинтоки вспоминал, как тянул голыми руками колючую проволоку, выбираясь на волю. Как бежал сломя голову мимо тифозных Боткинских бараков, вдоль Обводного — в сторону вокзалов, с которых отходили поезда на юг. Туда, где тепло и яблоки…
Юг, до которого ему удалось добраться, оказался слишком близок. Линия фронта проходила по Пулковским высотам, в шести верстах от Петрограда. Возле неё и осел оставшийся без денег и документов неудачливый беглец. Вернуться в Лавру означало для него тридцать суток карцера, потом — тюрьма.
Розовая полоска заката наконец начала сужаться, а лежащие в поле останки людей и лошадей стали издалека неотличимы от кочек и мелкого кустарника. Гинтоки осторожно вылез из самодельного подобия землянки, потянулся и отправился обшаривать трупы.
Тела красноармейцев он даже не осматривал. В голодном Петрограде пайки урезали не только штатским, но и военным: перед боем съедалось и выпивалось всё, что было. Армия Юденича питалась чуть лучше — покопавшись, у солдат можно было отыскать куски хлеба, яблоки или папиросы, а то и водку во флягах.
Гинтоки присел на корточки возле тела крупного пехотинца в белогвардейской форме и не прогадал: в кармане нашлась неначатая осьмуха хлеба. С голодухи Гинтоки торопливо, почти не жуя, запихивал её в рот, когда внезапно у самого уха услышал мягкий мужской голос:
— Мне сказали, что здесь по ночам орудует вурдалак, да ещё и вооружённый: неужели это ты?..
Первая реакция — замереть — не раз спасала Гинтоки прежде. Застыв на несколько секунд, он медленно обернулся и увидел стоящего рядом мужчину в странном сером плаще без опознавательных знаков. Мужчина приветливо протягивал к нему руку, словно предлагая помочь подняться.
— Не ожидал увидеть тут голодного беспризорника...
Вторая реакция тоже никогда не подводила Гинтоки. Он пружинисто вскочил на ноги, ударил снизу по тянущейся к нему ладони, отскочил назад на несколько шагов и выдернул из-за пояса штанов револьвер.
Незнакомец удовлетворённо кивнул головой:
— Всё-таки вооружённый! Впечатляет. Это ты тоже взял у трупа?
«Как он смог подойти так близко незамеченным, бесшумно?.. — мысли тревожно метались у Гинтоки в голове. — Да ещё через всё поле… И с какой стороны он пришёл? Что он тут делает? Он... вообще человек?..»
– Однако больше тебе оружие не понадобится.
Гинтоки слизнул с губы прилипшую крошку и направил револьвер на голову незнакомца. Тот даже не попытался прикрыться и улыбнулся. В его улыбке не было ни грамма страха — разве, пожалуй, лёгкая усталость, отрешённая и очень пугающая. «Ну нахрен!» — подумал Гинтоки и нажал на спусковой крючок.
Ничего не произошло.
— Похоже, ты забыл его взвести, — продолжая улыбаться, заметил незнакомец.
Гинтоки испуганно посмотрел на старенький солдатский наган, чуть подрагивающий в руке. Можно было успеть взвести курок и выстрелить второй раз, но ледяное спокойствие мишени почему-то заставило оцепенеть.
— Держи, я отдам тебе свой. Он автоматический.
С этими словами незнакомец вытащил из спрятанной под плащом кобуры своё оружие и бросил Гинтоки. Тот, чуть не потеряв равновесие, неловко поймал увесистый ствол и не поверил глазам: в руке лежал настоящий немецкий маузер, самозарядный К-96.
— Но если ты всё же хочешь жить среди людей, а не трупов, то пойдём со мной, — очень серьёзно сказал незнакомец, развернулся и пошёл в сторону Царскосельской дороги, ведущей к Петрограду. Гинтоки немного постоял, разглядывая спину в сером пальто, потом бросил на землю наган, сунул за ремень штанов маузер и пошёл следом.
Когда подходили к городу, совсем стемнело. Гинтоки раздирали вопросы: «Кто вы? Куда мы идём? Что со мной будет?..», но что-то мешало, держало за горло и не давало спросить о главном. Вместо этого он привычным хриплым голосом с напускной вальяжностью спросил:
— Дядя, у тебя похавать нету?..
— «У Вас», — мягко поправил незнакомец, — меня зовут Йошида Шоё. Если получится сделать документы до конца этого месяца, то со следующего мы сможем оформить на тебя паёк.
— Это опять КДН, что ли?.. — Гинтоки нахмурился и остановился. — Я в тюрьму не поеду.
«И кто это «мы»?» — подумалось вслед.
— Да, без комиссии не обойтись. Документы нужны, сам понимаешь. Заседание как раз завтра с утра, переночуешь в распределителе, там и поешь. А в тюрьму ты не поедешь, я тебе обещаю.
Впереди замаячили городские огни.
***
Председатель КДН, вымотанная женщина средних лет в потёртой кожанке, устало зачитывала вслух личное дело, пока комиссия разглядывала сидящего на старом скрипучем табурете Гинтоки. Тот, в свою очередь, задумчиво ковырял в ноздре немытым пальцем. Он сидел на этом табурете не в первый и даже не во второй раз в жизни и прекрасно знал все части грядущего спектакля, больше похожего на невольничий рынок, чем на заседание комиссии по делам несовершеннолетних.
Сейчас председатель комиссии, неплохая, в сущности, тётка, зачтёт личное дело и станет нахваливать сидящего на табурете — убеждать директоров детдомов забрать Гинтоки к себе, хотя бы на испытательный срок. Она будет говорить, что он хороший парень, старательный, не курящий (тут важно не засмеяться), гуманист по сути. На что кто-нибудь едко заметит, что у него уже есть сотня таких гуманистов, а кто-то другой непременно добавит: «И у меня этого добра достаточно, сам могу предложить!». В прошлый раз после знакомства с личным делом никто так и не согласился взять его, и Гинтоки направили в Лавру. Но на этот раз среди директоров сидел вчерашний незнакомец.
— Саката Гинтоки, 14 лет, родители… тут неразборчиво.
— А родителей у меня нет! — ухмыльнулся Гинтоки, намазывая вынутую козявку на табурет. — И не было вовсе. Сирота я!
Ни на председателя, ни на комиссию это не произвело никакого впечатления. Таких сирот за дверью сидел полный коридор.
— Сбежал из детдома, замечен в кражах, подозревается в ограблении кондитерского магазина.
— Вы сначала докажите! — возмущённо закричал, вскочив с места, Гинтоки, но сильные руки охранника надавили ему на плечи, посадив обратно на табурет.
— Ты сядь, сядь.
— Кроме того, Саката Гинтоки… — продолжила председатель, но вслух дальше читать не стала, а, перелистнув пару страниц, захлопнула папку, положила её на стол и потёрла переносицу.
— Что с ним делать — ума не приложу. Из Лавры он уже убегал. Не в тюрьму же парня!
На слове «тюрьма» Гинтоки тревожно глянул на Шоё, но тот сидел, уткнувшись в свои бумаги, словно был не при деле.
— Товарищ Йошида, это же вы его вчера привели. Что скажете? Может, возьмёте в свою школу?
«Свою школу?..» — недоумённо повторил про себя Гинтоки.
Товарищ Йошида оторвал взгляд от бумаг, посмотрел на председателя и задумчиво спросил:
— А по каким предметам он успевал?
— По рисованию! — выкрикнул Гинтоки. — Меня даже один раз хвалили!
— Художники нам пригодились бы… — задумчиво пробормотал Шоё.
— Берёте?.. Оформляй! — облегчённо выдохнула председатель КДН, кинув папку с личным делом секретарю.
— Нет, погодите! — быстро сказал товарищ Йошида, прижав папку к столу ладонью прямо перед носом секретаря. Гинтоки вздрогнул и вцепился в Шоё взглядом.
— Я беру его только в том случае, если будут выписаны: две пары брюк, два комплекта постельного белья и шпингалеты. Шурупы к ним! И гвоздей не мешало бы.
— И сахара! — вставил Гинтоки, быстро прочувствовав обстановку.
— И сахара, — кивнул головой товарищ Йошида, слегка улыбнувшись.
***
Свернув с Курляндской на Старо-Петергофский, Шоё остановился перед потрёпанным четырёхэтажным жёлтым зданием, оконные и дверные проёмы которого были украшены полуоблупившимися рельефами в виде переплетённых сосновых веток.
— Вот, — сказал он, повернувшись к Гинтоки, — теперь это твой дом.
На двери висела табличка «Школа социально-трудового воспитания».
— Я называю её «Школа под сосной».
На АО3
Поэтому ближайшую неделю тут будут чередоваться тексты и рисунки

Глубокий поклон и благодарность моей бете!

Название: Республика ШКОПС. Осень.
Бета: Rhaina
Персонажи: Саката Гинтоки (Янкель), Йошида Шоё (Викниксор)
Тип: джен
Рейтинг: G
Жанр: кроссовер
Размер: мини, 1431 слово
Примечания: Кроссовер с книгой Л. Пантелеева и Г. Белых «Республика ШКИД» и одноимённым фильмом. Гинтоки как Янкелю, 14 лет.
Саммари: Первая часть цикла. 1919 год, в осаждённом Петрограде голод, растёт число беспризорников. Один из них, Саката Гинтоки, выживает за счёт мародёрства.
Предупреждения: -
В бинго: Работа №3
читать дальше
Гинтоки казалось, что солнце садится целую вечность. Вытянув шею, он смотрел то на Пулковские высоты, где под кронами деревьев располагалась артиллерия белых, то в сторону Петрограда, где в наспех вырытых окопах приходили в себя после вчерашнего боя красные, и ждал, когда на поле опустятся сумерки. Выходить из укрытия раньше было опасно: при свете дня обе стороны могли открыть огонь. Медлить тоже не годилось: в кромешной темноте обшаривать трупы было почти бессмысленно, не говоря уже о том, что ближе к ночи осенний холод превращался в мороз. Голод торопил Гинтоки — живот даже не урчал, казалось, что он уже намертво прилип к спине. Но осторожность и до сих пор саднящая царапина от пули, полученной из-за торопливости, заставляли ждать. Руки замёрзли так, что ссадины на пальцах уже не болели. Гинтоки посмотрел на свои ладони и вспомнил, как бежал из Лавры.
Многие годы Александро-Невская Лавра кишела черными монашескими скуфьями и клобуками, но Гинтоки попал туда к тому времени, когда указом народного комиссариата тихие кельи превратились в общие и одиночные камеры для несовершеннолетних преступников. Это была последняя ступень исправительной системы, отсюда вели только две дороги: либо в тюрьму, либо назад в детдом. Попасть в Лавру считалось самой большой неприятностью, какая могла ожидать юного правонарушителя.
Гинтоки, оказавшись в Лавре, три месяца скитался по камерам, наблюдая, как его товарищи по заключению дуются самодельными картами в «буру», слушал рассказы бывалых, перестукивался с соседями, после чего принял решение бежать. Несколько вечеров подряд он ковырял старую кладку оконного проёма, пока тёмной осенней ночью не выломал наконец прутья решетки и не спустился на полотенцах вниз.
Стараясь бесшумно миновать кладбище, он аккуратно обходил могилы, на всякий случай пригибаясь, но, добравшись до моста через Монастырку, не выдержал и припустил бегом. Легко запрыгнув на каменную ограду, он невольно чертыхнулся: по верху шла колючая проволока, не заметная в темноте снизу.
Глядя сейчас на исцарапанные ладони, Гинтоки вспоминал, как тянул голыми руками колючую проволоку, выбираясь на волю. Как бежал сломя голову мимо тифозных Боткинских бараков, вдоль Обводного — в сторону вокзалов, с которых отходили поезда на юг. Туда, где тепло и яблоки…
Юг, до которого ему удалось добраться, оказался слишком близок. Линия фронта проходила по Пулковским высотам, в шести верстах от Петрограда. Возле неё и осел оставшийся без денег и документов неудачливый беглец. Вернуться в Лавру означало для него тридцать суток карцера, потом — тюрьма.
Розовая полоска заката наконец начала сужаться, а лежащие в поле останки людей и лошадей стали издалека неотличимы от кочек и мелкого кустарника. Гинтоки осторожно вылез из самодельного подобия землянки, потянулся и отправился обшаривать трупы.
Тела красноармейцев он даже не осматривал. В голодном Петрограде пайки урезали не только штатским, но и военным: перед боем съедалось и выпивалось всё, что было. Армия Юденича питалась чуть лучше — покопавшись, у солдат можно было отыскать куски хлеба, яблоки или папиросы, а то и водку во флягах.
Гинтоки присел на корточки возле тела крупного пехотинца в белогвардейской форме и не прогадал: в кармане нашлась неначатая осьмуха хлеба. С голодухи Гинтоки торопливо, почти не жуя, запихивал её в рот, когда внезапно у самого уха услышал мягкий мужской голос:
— Мне сказали, что здесь по ночам орудует вурдалак, да ещё и вооружённый: неужели это ты?..
Первая реакция — замереть — не раз спасала Гинтоки прежде. Застыв на несколько секунд, он медленно обернулся и увидел стоящего рядом мужчину в странном сером плаще без опознавательных знаков. Мужчина приветливо протягивал к нему руку, словно предлагая помочь подняться.
— Не ожидал увидеть тут голодного беспризорника...
Вторая реакция тоже никогда не подводила Гинтоки. Он пружинисто вскочил на ноги, ударил снизу по тянущейся к нему ладони, отскочил назад на несколько шагов и выдернул из-за пояса штанов револьвер.
Незнакомец удовлетворённо кивнул головой:
— Всё-таки вооружённый! Впечатляет. Это ты тоже взял у трупа?
«Как он смог подойти так близко незамеченным, бесшумно?.. — мысли тревожно метались у Гинтоки в голове. — Да ещё через всё поле… И с какой стороны он пришёл? Что он тут делает? Он... вообще человек?..»
– Однако больше тебе оружие не понадобится.
Гинтоки слизнул с губы прилипшую крошку и направил револьвер на голову незнакомца. Тот даже не попытался прикрыться и улыбнулся. В его улыбке не было ни грамма страха — разве, пожалуй, лёгкая усталость, отрешённая и очень пугающая. «Ну нахрен!» — подумал Гинтоки и нажал на спусковой крючок.
Ничего не произошло.
— Похоже, ты забыл его взвести, — продолжая улыбаться, заметил незнакомец.
Гинтоки испуганно посмотрел на старенький солдатский наган, чуть подрагивающий в руке. Можно было успеть взвести курок и выстрелить второй раз, но ледяное спокойствие мишени почему-то заставило оцепенеть.
— Держи, я отдам тебе свой. Он автоматический.
С этими словами незнакомец вытащил из спрятанной под плащом кобуры своё оружие и бросил Гинтоки. Тот, чуть не потеряв равновесие, неловко поймал увесистый ствол и не поверил глазам: в руке лежал настоящий немецкий маузер, самозарядный К-96.
— Но если ты всё же хочешь жить среди людей, а не трупов, то пойдём со мной, — очень серьёзно сказал незнакомец, развернулся и пошёл в сторону Царскосельской дороги, ведущей к Петрограду. Гинтоки немного постоял, разглядывая спину в сером пальто, потом бросил на землю наган, сунул за ремень штанов маузер и пошёл следом.
Когда подходили к городу, совсем стемнело. Гинтоки раздирали вопросы: «Кто вы? Куда мы идём? Что со мной будет?..», но что-то мешало, держало за горло и не давало спросить о главном. Вместо этого он привычным хриплым голосом с напускной вальяжностью спросил:
— Дядя, у тебя похавать нету?..
— «У Вас», — мягко поправил незнакомец, — меня зовут Йошида Шоё. Если получится сделать документы до конца этого месяца, то со следующего мы сможем оформить на тебя паёк.
— Это опять КДН, что ли?.. — Гинтоки нахмурился и остановился. — Я в тюрьму не поеду.
«И кто это «мы»?» — подумалось вслед.
— Да, без комиссии не обойтись. Документы нужны, сам понимаешь. Заседание как раз завтра с утра, переночуешь в распределителе, там и поешь. А в тюрьму ты не поедешь, я тебе обещаю.
Впереди замаячили городские огни.
***
Председатель КДН, вымотанная женщина средних лет в потёртой кожанке, устало зачитывала вслух личное дело, пока комиссия разглядывала сидящего на старом скрипучем табурете Гинтоки. Тот, в свою очередь, задумчиво ковырял в ноздре немытым пальцем. Он сидел на этом табурете не в первый и даже не во второй раз в жизни и прекрасно знал все части грядущего спектакля, больше похожего на невольничий рынок, чем на заседание комиссии по делам несовершеннолетних.
Сейчас председатель комиссии, неплохая, в сущности, тётка, зачтёт личное дело и станет нахваливать сидящего на табурете — убеждать директоров детдомов забрать Гинтоки к себе, хотя бы на испытательный срок. Она будет говорить, что он хороший парень, старательный, не курящий (тут важно не засмеяться), гуманист по сути. На что кто-нибудь едко заметит, что у него уже есть сотня таких гуманистов, а кто-то другой непременно добавит: «И у меня этого добра достаточно, сам могу предложить!». В прошлый раз после знакомства с личным делом никто так и не согласился взять его, и Гинтоки направили в Лавру. Но на этот раз среди директоров сидел вчерашний незнакомец.
— Саката Гинтоки, 14 лет, родители… тут неразборчиво.
— А родителей у меня нет! — ухмыльнулся Гинтоки, намазывая вынутую козявку на табурет. — И не было вовсе. Сирота я!
Ни на председателя, ни на комиссию это не произвело никакого впечатления. Таких сирот за дверью сидел полный коридор.
— Сбежал из детдома, замечен в кражах, подозревается в ограблении кондитерского магазина.
— Вы сначала докажите! — возмущённо закричал, вскочив с места, Гинтоки, но сильные руки охранника надавили ему на плечи, посадив обратно на табурет.
— Ты сядь, сядь.
— Кроме того, Саката Гинтоки… — продолжила председатель, но вслух дальше читать не стала, а, перелистнув пару страниц, захлопнула папку, положила её на стол и потёрла переносицу.
— Что с ним делать — ума не приложу. Из Лавры он уже убегал. Не в тюрьму же парня!
На слове «тюрьма» Гинтоки тревожно глянул на Шоё, но тот сидел, уткнувшись в свои бумаги, словно был не при деле.
— Товарищ Йошида, это же вы его вчера привели. Что скажете? Может, возьмёте в свою школу?
«Свою школу?..» — недоумённо повторил про себя Гинтоки.
Товарищ Йошида оторвал взгляд от бумаг, посмотрел на председателя и задумчиво спросил:
— А по каким предметам он успевал?
— По рисованию! — выкрикнул Гинтоки. — Меня даже один раз хвалили!
— Художники нам пригодились бы… — задумчиво пробормотал Шоё.
— Берёте?.. Оформляй! — облегчённо выдохнула председатель КДН, кинув папку с личным делом секретарю.
— Нет, погодите! — быстро сказал товарищ Йошида, прижав папку к столу ладонью прямо перед носом секретаря. Гинтоки вздрогнул и вцепился в Шоё взглядом.
— Я беру его только в том случае, если будут выписаны: две пары брюк, два комплекта постельного белья и шпингалеты. Шурупы к ним! И гвоздей не мешало бы.
— И сахара! — вставил Гинтоки, быстро прочувствовав обстановку.
— И сахара, — кивнул головой товарищ Йошида, слегка улыбнувшись.
***
Свернув с Курляндской на Старо-Петергофский, Шоё остановился перед потрёпанным четырёхэтажным жёлтым зданием, оконные и дверные проёмы которого были украшены полуоблупившимися рельефами в виде переплетённых сосновых веток.
— Вот, — сказал он, повернувшись к Гинтоки, — теперь это твой дом.
На двери висела табличка «Школа социально-трудового воспитания».
— Я называю её «Школа под сосной».
На АО3
— Я называю её «Школа под сосной»
С нетерпением жду рисунков и продолжения, очень хочется и Кацуру с Такасуги в этом кроссовере увидеть)
Пушистый Волкэ, стриженный ёжиком, Спасибо, очень радостно, что легло!
очень хочется и Кацуру с Такасуги в этом кроссовере увидеть)
Будут! Увидишь
и здорово, что имена остались те же при реалиях другого канона.
сцена с револьвером
сцена я его беру, если - ну Шоё даёт -2
Вот ты и в текстах умеешь так, и в рисунках.
Теперь тоже жду иллюстрации ))
прочла пока википедию. да, тут есть где разгуляться)) В целом - беспризорники 20-х годов в спецшколе и увлечённый своим делом директор. Тут тот редкий для меня случай, когда второй канон не обязательно знать, чтобы читать
и здорово, что имена остались те же при реалиях другого канона. Слушай, ты прямо в важное для меня место! Я сначала хотела изменить всем имена под советские реалии, но не смогла придумать варианта, который выглядел бы изящно. Оставила так, но была не уверена (и бете это показалось странным). Спасибо, что написала, я прямо очень радуюсь, что нормально смотрится!!
Один канон не знаю, второй не помню, читала как оридж - и ужасно прониклась.
Ой! Я прямо смутилась и мне стало ужасно приятно, что ты прочитала несмотря на всё это
а вот прям я страшно рада, что оставила. Мне перемены под реалии очень редко кажутся естественными и удачными. Хотя иногда бывает.
О, и ты! Ура-ура!!!
Дальше одна часть уже есть, но все части nen как отдельные истории, связанные только сеттингом..